О почитании Царственными страстотерпцами чудотворной Могилево-Братской иконы Божией Матери

Пребывая в Могилеве Император Николай II и его семья посещали Спасо-Преображенский храм, кафедральный собор святого Иосифа Обручника, Свято-Никольский монастырь, церковь Богоявления Господня Братского монастыря, а также источник святой Параскевы в Полыковичах.

В Богоявленском храме Государь с семьей молились у  чудотворного образа Могилево-Братской иконы Божией Матери, который открыла им близкая подруга Императрицы Анна Александровна Танеева (Вырубова).

«Среди неправды, интриг и злобы было, однако, и в Могилеве одно светлое местечко, куда я приносила свою больную душу и слезы. То был Братский монастырь. За высокой каменной стеной на главной улице — одинокий бедный храм, где два-три монаха справляли службу, проводя жизнь в нищете и лишениях. Там находилась чудотворная икона Могилевской Божией Матери, благой лик которой сиял в полумраке бедного каменного храма. Я каждый день урывала минутку, чтобы съездить приложиться к иконе. Услышав об иконе, государыня также ездила раза два в монастырь. Был и Государь, но в нашем отсутствии. В одну из самых тяжелых минут душевной муки, когда мне казалась, близка неминуемая катастрофа, помню, я отвезла Божией Матери свои бриллиантовые серьги. По странному стечению обстоятельств, единственную маленькую икону, которую мне разрешили потом иметь в крепости, была икона Божией Матери Могилевской, — отобрав все остальные, солдаты швырнули мне ее на колени. Сотни раз в день и во время страшных ночей я прижимала ее к груди…И первое приветствие по освобождении из крепости была та же икона, присланная из Могилева монахами, вероятно, узнавшими о моем заключении» ( Из воспоминаний А.А. Танеевой)

О почитании Царской Семьей чудотворного образа Могилевской Божией Матери свидетельствует переписка Императрицы Александры Федоровны с Государем и их дневниковые записи. В письме из Царского села в Могилев от 26 сентября 1916 г. Государыня писала:
«Здесь сейчас замечательный молодой, только что посвященный епископ Мельхиседек, которого Питирим привез с Кавказа, — он теперь епископ Кронштадтский. Когда он служит, то церковь бывает битком набита — очень «возвышенный»; вообрази, он долго был настоятелем Братского монастыря в Могилеве и боготворит и страшно чтит тамошний чудотворный образ Богоматери, который Мы с тобой постоянно посещаем».

В октябре 1916 г. Государь записал в дневнике:
«12 октября. Теплый серый день…В 2 1/2 заехали в Братский монастырь, поклонились иконе Богородицы и поехали к старой Ставке. Сделал прогулку с дочерьми, пока Аликс сидела в моторе, а Алексей играл в лесу, где стоял мой поезд в 1915г…».

В одном из писем в Могилев (4 декабря 1916 г.) Александра Федоровна писала:
«…Милый помолись у иконы Могилевской Божьей Матери — Ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, — возьми туда Бэби с собой — там так спокойно, и Вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что Ты — Царь -христианин, — не смущайся, — такой пример принесет пользу другим». Эту просьбу Императрица повторила и в следующем письме от 9 декабря 1916 г. Государь записал в этот день в своем дневнике:
«Едучи с Алексеем к старой Ставке остановились и зашли приложиться к здешней чудотворной иконе Божией Матери».

10 декабря в письме к Императрице Император писал:
«Вчера, катаясь в любимом лесу Алексея у старой Ставки, мы вошли и минутку молились перед иконой Божьей Матери. Я доволен, что Мы это сделали, раз это было Твоим особенным желанием».
В ответном письме от 12.12.1916 г. Александра Федоровна отвечала:
«Я очень счастлива, что Ты съездил помолиться перед дорогим образом, — там так спокойно, — чувствуешь себя отрешенным от всех треволнений в ту минуту, когда изливаешь свою душу и сердце в молитве, обращенной к той, к которой столько людей приходит со своими горестями».

1 5556

Из Могилева 13 декабря 1916 г. Государь пишет Александре Федоровне по поводу того, как он пришел к принятию решения по важнейшему вопросу государственного значения:
«…Я одобрил этот план (роспуска Думы 17 декабря). Но взял с него (председателя Совета министров А. Ф. Трепова) торжественное обещание держаться его и довести до конца. Я нарочно пошел помолиться перед иконой Божьей Матери до этого разговора и после этого почувствовал успокоение».

В последний приезд Царской Семьи в Ставку 20 ноября 1916 г. Императрица и Великие Княжны присутствовали на службе в соборе Братского монастыря.
Об этом вспоминал флигель-адъютант А. Мордвинов:
«Помню один день в Могилеве, во время последнего приезда туда Царской Семьи, когда одна из Великих Княжон мне сказала: «Мама хочет быть у всенощной не в штабной церкви, а в городском монастыре и просит вас сопровождать нас. Только, пожалуйста, не предупреждайте никого и не говорите полиции. Мы хотим помолиться совсем незаметно для других». В этот день Могилевский епископ сказал свою разнесшуюся по всему городу проповедь, которая начиналась словами: «Сегодня мы празднуем Введение во храм Царицы Небесной, а вчера в наш храм вошла Царица земная...».
Эта красивая, полная искреннего чувства проповедь, призывавшая к отданию должного Государыне, за всю ее жизнь, посвященную Церкви и страдающим людям, произвела даже тогда, в жесткие, притуплённые предреволюционные дни, очень сильное впечатление. По свидетельству старика Лукзена, переполненная церковь была очень взволнована, многие плакали… Мы вошли, никем не замеченные, в церковь и смешались с молящимися. Императрица купила свечи и сама, как и Великие Княжны, поставила их перед чудотворной иконой. Все ее движения, земные поклоны, приемы, с которыми она ставила свечку, крестилась, прикладывалась к образам, меня поразили своим изумительным сходством с движениями простых религиозно настроенных русских женщин. Только женщина, родившаяся и выросшая в старинной православной среде, проникнутая православными обычаями, сознающая всю ценность церковных обрядов, даже думающая простодушно по-русски, могла таким внешним образом выражать свое молитвенное настроение… Нас вскоре узнали, толпа около нас зашевелилась, зашепталась; откуда-то появились стулья, под ноги подталкивали ковры, молящиеся стали к нам тесниться, заглядывать в лицо… Императрица ничего не замечала — она ушла в самое себя. Она стояла с глазами, полными слез, устремленными на икону, с лицом, выражавшим беспредельную тоску и мольбу… губы ее беззвучно шептали слова молитвы, она вся была воплощение веры и страдания. О чем молилась она, за кого страдала, во что верила? – дома тогда все было благополучно, все, даже Алексей Николаевич, были здоровы, но Россия, изнывая в войне, была уже безнадежно больна… не о чуде ли ее исцеления и вразумления так настойчиво и горячо просила русская Царица?»

Из материалов выставки «Царская Семья. Восхождение»